С трудом поднявшись, поковылял к разгромленному поезду. По пути буквально пришлось перешагивать через трупы. Много трупов. Десятки, если не сотни. И они были самыми настоящими, а не бутафорскими. У многих оторваны конечности и головы, разорваны тела, вывернуты наружу кишки. Пахло гарью, кровью, вокруг вились мириады невесть откуда взявшихся мух.
Я уже понял, что нахожусь очень далеко от дачного поселка, но все-таки зачем-то продолжал искать всему происходящему рациональное объяснение. И не находил! Окончательно мои сомнения развеял взгляд женщины, сидевшей возле окровавленного трупика маленькой девочки. Такое горе не сыграешь.
Это не кино! Я непонятным образом очутился в месте, где самолеты, похожие на немецкие, убили несколько сотен человек. В основном — женщин и детей. Мужчины мне на глаза не попадались.
Поправка! Возле развороченного бомбой паровоза лежал человек в военной форме. Вернее, в чем-то, напоминающем военную форму. По цвету вроде хаки, но с непонятным песочным оттенком. И без погон. Обутый не в сапоги, а в ботинки. Поверх ботинок — до самого колена — ногу обвивали матерчатые ленты. Половина головы у солдата отсутствовала, но зато в метре от обрубка лежала… пилотка с красной звездочкой. Я наклонился и подобрал — точь-в-точь, как у наших бойцов… в фильмах про войну! И эти ленты на ногах… Обмотки! Точно, так они и назывались. Я оглянулся по сторонам, уже догадываясь, что увижу. Ага, вот и она! Неподалеку лежала трехлинейка. Доковыляв до оружия, я поднял винтовку и бегло осмотрел. В Югославии мне доводилось держать в руках множество самых разных стволов, вплоть до экзотических. Из многих удалось пострелять, а некоторые даже собрать-разобрать, удовлетворяя любопытство. Так что я прекрасно знал, как должна выглядеть обыкновенная русская винтовка. Это была самая настоящая мосинка. Практически новая — ни одной царапины на стволе и ложе. Машинально открываю затвор — магазин полон патронов, не похожих на холостые — видны остроносые головки пуль. Зачем-то досылаю, направляю ствол вниз, жму на спусковой крючок — грохает выстрел, на который испуганно оборачиваются бродящие вокруг люди. Патроны боевые — в земле образовалась аккуратная дырочка.
Значит, все вокруг действительно настоящее?!!
Что-то мне опять поплохело. Не выпуская винтовки из рук, присаживаюсь на обломок шпалы. Во рту пересохло, но где взять воды? Так вот же — на поясе солдата висит фляга. Отцепляю и, мимолетно подивившись дизайну (фляга оказалась не алюминиевой, а стеклянной!), делаю большой глоток. Твою мать! Это водка! Но это же к лучшему! Делаю еще один глоток. Ну вот — теперь можно трезво обдумать ситуацию.
А получается настоящая херня — я в чужом теле, а вокруг — война. И если второе могло получить хоть какое-то рациональное объяснение (увезли в другую страну на другом континенте), то первое обстоятельство вообще не поддавалось разумному осмыслению. Внимательно смотрю на свои (чужие!) руки. Так они еще и в кровище! Где это меня угораздило? Ах да! Это я глаза протирал — теперь понятно, что за липкая жижа мне смотреть мешала. А откуда кровь? Аккуратно ощупываю голову — чуть выше линии роста волос обнаруживается нечто, напоминающее засохшую рану. Довольно большую — в палец величиной. Похоже, что чиркнуло осколком, — рана хоть и глубокая, но узкая — края закрылись и запеклись. Повезло…
— Мальчик, это ты сейчас стрелял? — спрашивает тихонько подошедшая седая женщина.
Я мальчик? Опаньки! Эх, мне бы зеркальце — на рожу свою новую глянуть! На сколько лет я помолодел?
— Да, — вежливо отвечаю. — Видите ли, мне показалось, что оружие неисправно, вот и пришлось проверить.
— Хорошо! — Взгляд женщины становится равнодушным. — А мне подумалось — ты с ума сошел, раз в землю стреляешь… Ты ходить можешь? Если можешь — помоги собрать и перевязать раненых.
— Конечно! Только передохну немного — а то я хоть и хожу, но с трудом! Видимо, сотрясение мозга.
— Ты разбираешься в медицине? — в равнодушных глазах женщины вспыхивает надежда.
— Нет, к сожалению, с чего вы взяли?
— Ты употребил медицинский термин!
— Сотрясение мозга? Но чтобы понять это, необязательно быть врачом. Однако хоть я и не врач, но повязку наложить смогу.
— Хорошо! — повторяет женщина, и ее глаза вновь становятся равнодушными. Она медленно и тихо уходит, по пути разглядывая все лежавшие вокруг тела. Но живых поблизости нет.
Она уходит, а я продолжаю сидеть. Сделав еще глоток из фляжки, вдруг соображаю: мы разговаривали по-русски. Значит вокруг как минимум не Южная Америка. Но вроде бы ни в одной русскоговорящей стране сейчас не воюют? Так, может, это не война, а… нападение террористов? Угу, террористы на антикварных самолетах… А им противостоят реконструкторы с трехлинейками.
— Игорь? Глейман? Ты живой?
Это кто меня зовет? Ко мне быстро шагает высокий худощавый парень лет шестнадцати-семнадцати на вид. На нем просторные светлые штаны и рубашка с коротким рукавом. Когда-то белая… На лице — улыбка. Рад меня видеть?
— Откуда ты меня знаешь?
— Игорь, ты чего? — Парень, огорошенный вопросом, неуверенно останавливается в паре шагов. — Ой! Ты ранен? Я посмотрю!
И он бесцеремонно хватает меня за подбородок, задирает голову и начинает осматривать рану. Приходится освободиться от его рук. Возможно, я делаю это излишне резко. Парень снова ойкает и отскакивает.
— Ты чего? Что с тобой? Обиделся, что я в лес убежал, а тебя возле поезда бросил? Прости! Сам не знаю, что со мной случилось, — видел, что ты упал, а остановиться не смог!