Спасибо деду за Победу! Это и моя война - Страница 62

Ждет меня, Игоря Викторовича Глеймана, сорокапятилетнего инженера-строителя, чудесным образом попавшего в тело своего деда, Игоря Петровича. Ждет не только она — еще полсотни ребятишек. А я тут валяюсь — на мягкой кровати, под чистой простыней. Как я сюда попал? Что случилось?

Мы с Альбиковым отправились за подмогой. Наткнулись на немецкую колонну… Потом случился налет наших бомберов. Ух, ну и взрывы были! Значит, там меня и приложило… Угу… а больничка совершенно случайно рядом оказалась. В немецком тылу…

Нет, что-то случилось позднее. Пытаюсь вспомнить, задумчиво почесывая лоб. Стой! Я почесываю лоб? Только что руки не шевелились! Ну-ка, а вторая? Левая тоже начала двигаться! А ноги? А вот ноги не хотят! Все-таки парализован? Изо всех сил щипаю себя за бедро. Бля-я-я! Больно-то как! Выдыхаю с облегчением — раз болит, значит не парализован.

— Ты чего шипишь, милок? — участливо спрашивает женщина. — Болит что-нибудь?

Теперь у меня получается немного сфокусировать зрение. В общем, реальный образ медсестры почти совпадает с воображаемым. Действительно, пожилая тетка, в опрятном белом халате и хитро завязанном платке на голове.

— Где я? — теперь слова даются гораздо легче.

— Так в госпитале ты, в Ровно! — с недоумением отвечает сестричка. — Ах да! Ты ведь без сознания был, не знаешь ничего.

— А как я сюда попал?

— Так тебя разведчики привезли. Сказали — геройский парень, лечите на совесть!

— Разведчики? Эти… ОсНаз НКВД?

— Нет, милок! Наши, армейские разведчики. Разведбат мехкорпуса.

— А с ними такого… сержанта не было?

— Как не быть, милок! Среди них сержантов много!

— Сержанта Альбикова? Он узбек.

— Нет, милок, узбеков я среди них не видела.

— Так… — я задумался. — А какое сегодня число?

— Двадцать восьмое июня, милок! Ты всего полдня в отключке-то пролежал. Организм крепкий! Пал Михалыч, главный наш, когда осматривал, так сказал: мол, контузия сильная да несколько глубоких ссадин на голове — прогноз неопределенный. Может, к вечеру очухаться, а может и… никогда. Голова-то — инструмент тонкий, ударов не любит! А тебе по ней-то несколько раз попало — одна ссадина давнишняя — дня два или три. Ну, а на руке у тебя рана не очень серьезная — царапина почти, до свадьбы заживет.

— Так… Полдня, значит… Вас как зовут, уважаемая?

— Ольга Гавриловна, милок. Давай-ка я тебе уточку-то поставлю…

— Ольга Гавриловна, дорогая! Не до уточки сейчас! Мне нужно срочно сообщить командованию о… У вас в госпитале особист есть?

— Есть, как не быть! — почему-то улыбнулась медсестра. — Александр Дмитриевич, серьезный мужчина!

— Гавриловна! Позови его! Срочно! Дело жизни и смерти!

— Так сейчас… — кинулась было к двери медсестра, но почти сразу прекратила суетиться и вернулась к моей койке. — Я тебе пока утку-то поставлю! А то его, может, и на месте нет. Пока найду, да пока он к тебе придет…

Вот ведь… Смиряюсь с неизбежным — бесполезно спорить с профессионалом.

Сотрудник Особого отдела появляется в сопровождении Гавриловны минут через десять. Мне сразу становится понятна улыбка медсестры — «серьезный мужчина» Александр Дмитриевич возмутительно молод, что совершенно не соответствовует занимаемой должности. К тому же молодой человек был худым, сутулым и носил большие круглые очки в железной оправе.

— Младший политрук Курицын, — представился юноша дребезжащим фальцетом.

— Игорь Глейман, — ответил я, внимательно разглядывая особиста. И не поймешь — повезло мне, что контрразведкой при госпитале занимается такой кадр, или наоборот.

— Глейман… ага… — буркнул себе под нос особист, и начал ковыряться в полевой сумке. Делал он это как-то нарочито неловко, доставая из планшета разнообразные предметы вроде карандашей и блокнотов и роняя все это добро на пол. Ронял, поднимал, запихивал назад в сумку, в общем, вел себя странновато. Наконец он извлек из недр комсомольский билет, раскрыл его и принялся молча изучать, периодически бросая на меня оценивающие взгляды и грозно, как ему казалось, хмуря бровки. Из чего я заключил — билет мой, и особист сверяет фотографию с оригиналом. Только делает это чересчур долго. Игра в переглядки продолжалась минуты три. Я терпеливо ждал.

В конце концов политруку это надоело, и он продолжил диалог.

— Назовите свое полное имя и дату рождения!

— Игорь Петрович Глейман. Пятнадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать четвертого года. Место рождения — столица нашей Родины город Москва, роддом номер три имени Надежды Константиновны Крупской. Мать — Надежда Васильевна Глейман, в девичестве Петрова. Отец — Петр Дмитриевич Глейман, кадровый командир Рабоче-крестьянской Красной Армии, подполковник. Вы, Александр Дмитриевич, долго еще будете дурака валять? — не выдержал я.

— Что… что вы сказали? — оторопел юноша.

— Я спросил: долго ли вы еще намерены преступно тратить время, которого и без того осталось крайне мало, на малопродуктивные разговоры? — чувствую, что начинаю заводиться, и знаю, что это может выйти боком, но ничего с собой поделать не могу. — Вот прямо сейчас, в лесу, в пятидесяти километрах от города, погибают от ран несколько десятков детей старшего комсостава. И если вы продолжите свою игру в шпионов, то их смерть будет на вашей совести!

— А-а-а… — выдавил из себя «грозный контрразведчик».

С пареньком явно так никто не разговаривал, и он никак не мог перестроиться на новый лад. Буксовал на месте, хлопая глазами и раскрывая рот. Пришлось наносить добивающий удар…