Спасибо деду за Победу! Это и моя война - Страница 28

Только думать мне про них тогда недосуг было: у меня три десятка лбов, которых из этой передряги живыми вытащить нужно. И желательно — здоровыми. К вечеру догнали сербов, вместе в долину спустились. А там танковый полк стоял, четырнадцать старых «полста пятых», да батальон стрелковый. В общем, граждов мы дальше отправили, а сами в глухую оборону встали. И принялись своих ждать.

Когда к следующему утру парни не вернулись — задергался я. Правда, недолго дергался — через сутки босняки нам «подарочек» спроворили. Подползли, суки, да и зашвырнули на наши позиции три головы. И вот что удивительно: у Шурика и Мордвина глаза закрыты были, а у Клюки — распахнуты широко, и словно внутрь тебя смотрят. Ушел я от ребят подальше и волком завыл. Долго выл. От горя, от тоски, от того, что не вернуть ничего, не исправить, не изменить… А вечером собрал своих самых-самых, сговорил еще с полдесятка царногоров, и пошли мы ответный визит вежливости делать. С десяток босняков тишком в ножи взяли, а четверых — к себе живьем притащили. И тут же, дела в долгий ящик не откладывая, расспросили: кто это к нам такой подарок закинул? И как ребят наших поймали?

Нет, они, ясно, склонности к задушевной беседе не имели. Молчали… минуты три. До тех пор, пока… впрочем, подробности опущу. И выяснилось, что один из пленных — тот самый, что подарочек к нам закидывал. Да не просто закидывал — он, тварь, был из тех, кто Клюку с парнями взял. Обошли и сзади насели. Только Клюка и успел, что одного из них свалить. Так они ему за это голову живому отрезали…

Троих — тех, что Клюку не брали и не швырялись в нас головами, мы быстренько кончили. На колени поставили, и ножом по горлу. Нет, сальцем их перед этим, конечно, накормили, ну да это-то — святое. Нельзя ж гостей голодными отпускать. А вот того, который…

Вбили мы в землю четыре колышка, привязали его за рученьки-ноженьки. Вылез я в передовой окоп и заорал:

— Эй, вы там! Бляди обрезанные! Я вашу мать ебал, я ваших сестер ебал! Начинаем концерт по заявкам! Сейчас мы вашего Голича живым вскрывать будем! И медленно расчленять! Слушайте его прощальные вопли, суки!

Что тут началось! С той стороны вопли, выстрелы, пленный воет… Не резали мы его живьем, не резали — сам подох, сердце от страха прихватило. Однако наших ребят эта казнь не вернула…

— Эй, парень, ты чего задумался? — Голос старшины Петрова вырывает меня из плена воспоминаний. — Я тебя чего позвал? Помоги мне наверх выбраться! Если сюда немцы придут, не хочу как крыса погибать. Вытащи меня из оврага и помоги позицию найти.

— Хорошо! — Я помогаю Петрову подняться и надеть тяжелый вещмешок. Его и свою винтовки навьючиваю на себя. Подставляю плечо, и мы ковыляем к выходу, возле которого размещен первый пост. Здесь дежурит Максим Зеленецкий — спокойный пятнадцатилетний увалень, сын батальонного комиссара. Один из трех обладателей значка «Ворошиловский стрелок» второй ступени в нашей компании.

— Как обстановка? — машинально спрашиваю я, усаживая Петрова на траву.

— Все тихо! — негромко отвечает Максим, продолжая наблюдать за окрестностями. На нас он только слегка покосился. Молодец — не отвлекается!

— Я тебя просил пару запасных позиций присмотреть, ты присмотрел? — задаю вопрос без особой надежды.

— Конечно, Игорь! — степенно кивает Зеленецкий. — Я даже сектора обстрела с них проверил. Ты ведь посоветовал каждый час небольшие скрытные обходы делать… Показать?

— Пойдем! А ты пока здесь позагорай, мы быстро! — последняя фраза предназначена старшине. Отдаю ему винтовку. — За обстановкой проследи! Если что — свистнешь!

Петров кивает, деловито пристраивая ствол на снятом сидоре. Только сейчас я замечаю, что мосинка у него нестандартная — рычаг взведения затвора не торчит вбок, а отогнут книзу. Так это же снайперка! Вон и планка под прицел. Только самой оптики нет. Все-таки непростой боец старшина Владимир Петров!

Обход потенциальных позиций для обороны оврага мы с Максимом проделываем за десять минут. Парнишка молодец — места выбраны с толком, из четырех я забраковал только одно — там оказались очень большие мертвые зоны. А одна из предложенных позиций так и вообще оказалась конфеткой — прекрасно укрытая кустами неглубокая промоина, примерно как окопчик для стрельбы лежа, из которой можно вести огонь в очень широком, почти двести семьдесят градусов, секторе. Вот здесь мы старшину и пристроим!

— Слушай, Петров, а ты патронами богат? — спрашиваю старшину после перетаскивания.

— Ну, как тебе сказать… — задумчиво протянул Петров, дотошно проверяя директрису стрельбы. Позиция ему явно понравилась, и он, достав из-за голенища сапога устрашающего вида ножик, начал аккуратно срезать нижние ветки кустов. — Тебе для чего? У тебя же немецкий винтарь.

— Есть у меня одна штука… Автоматическая винтовка…

— Светка, что ли? — заинтересованно повернулся ко мне Петров.

— Что? — не сразу понял я вопрос. — А… нет! Не «СВТ». «АВС-36», слышал про такую?

— Слышать слышал, а видеть не видел… Но говорили, что хлопот от нее…

— Могу дать во временное пользование! — делаю предложение, от которого невозможно отказаться. — Винтовка новенькая, на ней мухи не еблись, к ней четыре магазина. Отдашь, когда мы отсюда тебя вынесем. Я потому про патроны и спросил — все-таки автоматическая, боеприпасы жрет, как голодный бегемот. Если у тебя меньше сотни…

— У меня триста штук! — спокойно говорит Петров, аккуратно укладывая раненую ногу.

Вот хомячина, а ведь молчал! То-то у него вещмешок словно кирпичами набит… Старшина — предок прапорщика!