Спасибо деду за Победу! Это и моя война - Страница 64

Выхлебав супчик, я откровенно устал. Аж испарина на лбу проступила. Хорошо меня вчера шарахнуло, если от такого простого дела в пот бросает! От предложенной доброй женщиной каши в качестве второго блюда я отказался, а вот стакан компота из сухофруктов выпил с большим удовольствием. Хотя и был он чересчур, до приторности, сладким и теплым. Сейчас бы ледяной, до зубной боли, минералки с газиком… Мечты, мечты…

Поблагодарив Гавриловну за угощение и развлечение (в виде новостей), гордо отказываюсь от «утки» (далась ей эта «утка»!). Медсестра уходит, пообещав привести для осмотра моего бренного тела главврача. А я, в ожидании визита местных эскулапов, принимаюсь за самотестирование.

Зрение? Получше, но все равно «туннельное» — все, что по бокам, расплывается. Руки? Шевелятся, но ту же ложку я бы не удержал. Ноги? Ноги до сих пор не двигаются! Голова? Пытаюсь приподняться, но резкий приступ головокружения бросает меня обратно на подушку. Ну, все ясно — не боец я. Укатали сивку… другие сивки. И что теперь со мной будет? Куда я, такая развалина, денусь? Дед с голодухи дистрофию получил и проблемы с сердцем на всю жизнь, а я, весь такой из себя боевой, заработал паралич. Вот и думай — что в итоге лучше?

— Ну что, ранбольной, как самочувствие? — с порога, не поздоровавшись, в лоб спросил молодой, лет тридцати, мужик в белом халате.

Это еще кто? Медбрат? И только по какой-то… угодливой улыбке Ольги Гавриловны догадываюсь — этот высокий худой парень с усталым равнодушным лицом и есть главврач.

— Спасибо, доктор, херово! — честно отвечаю я.

— Вот и хорошо! — машинально говорит Павел Михайлович, присаживаясь рядом и выверенным до автоматизма жестом нащупывая пульс. И только через пару секунд, сообразив, что мой ответ сильно отличается от бодро-привычного, вскидывает на меня внимательные глаза. — Э-э-э… в смысле? Тебе плохо? Что болит?

— Ничего не болит, но вот как раз это меня и тревожит! — пытаюсь пошутить я. — Если у больного ничего не болит, то он, скорее всего, уже мертв…

Врач едва заметно усмехается — шутка-то старая. Послушав через деревянную трубку (я такую только в кино видел) сердце и легкие, Павел Михалыч приступает к проверке рефлексов. Простучав молоточком нервные узлы, он недовольно кривится.

— Жить буду, доктор? — усмехаюсь я. Ожидая в ответ циничное: «будете, но плохо и недолго».

— Обязательно, ранбольной! Я на этом категорически настаиваю! — без улыбки сказал врач. — У тебя наблюдаются последствия контузии, но не в такой тяжелой форме, как я думал при первоначальном осмотре. Рефлексы постепенно восстанавливаются. Надеюсь, что через месяц-полтора ты будешь ходить.

— Полтора месяца? — удивленно говорю я.

— Боишься, что без тебя немцев разобьют?

Вот как раз этого я совсем не боялся. Четыре года тяжелой кровавой войны впереди — даже у сегодняшних сопляков будет возможность шашкой помахать…

— Хотелось бы побыстрей. Неохота овощем лежать…

— Обещаю — ты еще побегаешь! — серьезно говорит врач. — А сейчас мы тебе пару укольчиков поставим. Для общей бодрости! Пойдемте, Ольга Гавриловна, я сделаю назначение.

Консилиум покидает палату, и я снова оказываюсь предоставленным сам себе. После беготни последних дней — оно вроде как и неплохо — полежать отдохнуть. Но непривычно! Вроде бы сделал все, что планировал, — добрался до своих, сообщил о ребятишках. Но сердце не на месте… Понимаю, что с эвакуацией справятся и без меня, но так и тянет проконтролировать.

Однако накопившаяся усталость дает о себе знать — постепенно успокаиваюсь, веки тяжелеют, и я проваливаюсь в сон. Снится мирная жизнь — как мы с дочками гуляем по зоопарку, и младшая почему-то боится подходить к клеткам. Она у меня вообще жуткая трусиха — когда учил ее на велосипеде кататься, то страшно пугалась самых пологих спусков. Старшенькая смеется над страхом сестры. Смеется заливисто, постепенно переходя на бас…

И тут я понимаю — басовитый смех — это уже не сон. Это кто-то громко хохочет в коридоре госпиталя. Вот ведь распирает мужика… А голос-то… прямо-таки шаляпинский!

Внезапно в мою палату начинает пролезать нечто… В первый момент мне кажется — в дверь заталкивают шкаф, на угол которого, для убережения от царапин и пыли, накинули белый халат. Но следом за «углом» показывается чья-то мощная шея, обернутая отложным воротником защитного цвета… Вот это габариты! После встреченного Пети Валуева я не слишком удивлен, но все же… Чем здесь военных кормят, что их разносит вширь и в высоту?

Чтобы попасть в палату, мужику приходится нагнуться, одновременно протискиваясь боком. Хотя, надо признать, проделывает он это довольно ловко — видимо, сказывается постоянная практика.

— Ну, здорово, пионер! — рокочет великан, обдавая меня свежим перегаром.

— Здравствуй, дядя, коль не шутишь! — отвечаю, пытаясь сообразить — кого еще мне черт принес. Очередной представитель «кровавой гэбни»? На красных петлицах — один прямоугольничек. Это называется «шпала» — всплывает в памяти. Фиг их разберет, с этой геометрией, в каком он звании!

— Капитан Свистунов! — представляется здоровяк. — Командир роты отдельного разведбата. Это нам ты у переезда помог. За что тебя все ребята благодарят. Не напади ты с тыла — умылись бы мы кровушкой! Накрутили там немцы… И минометы, и пушки, и пулеметы… И все замаскировано… В общем, вот!

Капитан выставляет перед собой объемистый вещмешок.

— Это тебе хлопцы подарочек собрали, — объясняет Свистунов, видя мое недоумение.